09.03.2024
„Не бойтесь врагов, бойтесь друзей. Предают друзья, а не враги“. (Джонни Депп)
Еще 45 лет назад Иран при правлении последнего шаха Мохаммеда Реза Пехлави был самой дружественной Израилю страной на Ближнем Востоке. Между Ираном и Израилем были „де-факто“ дипломатические отношения, на уровне представительств. Десятки тысяч (!) израильтян и крупнейшие израильские фирмы работали в Иране. В Тегеране даже была открыта израильская школа и детский сад для детей израильтян. Сейчас в это трудно поверить. Но это было… Как врач-офтальмолог, я работал на израильском глазном отделении больницы Хадасса в Тегеране (Махарестан-Госпиталь) напротив иранского парламента. Там, где сейчас установлены символические часы, отсчитывающие последние дни государства Израиль. Мы работали в тесном контакте с нашим Представительством в Тегеране, но также тесно общались с народом (пациенты) и иранской интеллигенцией (коллеги-врачи). Таким образом, у нас была уникальная возможность наблюдать начавшиеся в стране волнения с разных позиций. Падение иранской монархии и последующая за ней исламская революция прошли на моих глазах. Я был не только современник, но и свидетель роковых событий, которые трагическим образом изменили судьбу не только Ирана, но и всего Ближнего Востока. Шах Реза Пехлеви был, выражаясь языком XVIII века, „просвещенным монархом“: проводил антифеодальные реформы, индустриализацию страны, посылал на учебу в Америку и Европу за счет государства талантливую молодежь и пригласил в страну специалистов со всего мира. В Иране в описываемый период работало на постоянной основе около 800.000 иностранных специалистов, что вызывало большое недовольство консервативного исламского духовенства. Разумеется, режим шаха не был идеалом демократии. Шах поддерживал блеск монархии, что требовало немалых расходов. Это вызывало недовольство в народе и тайная полиция „Савак“ жестко преследовала инакомыслящих. Однако, справедливости ради, уровень репрессий обрушившийся на страну после исламской революции по сравнению с преследованиями времен шахского режима, видимо, можно сравнить с репрессиями охранного отделения Российской Империи с массовым террором большевиков. Армия-опора режима была верна престолу и положение в стране казалось обманчиво стабильным. Массовые демонстрации начались осенью 1978 года и были вызваны отнюдь не бедственным положением в стране, а провокациями консервативного исламского духовенства, которое опасалось европеизации страны. К демонстрациям присоединились студенты-сторонники республиканской формы правления и „западной“ демократии, а также немногочисленные коммунисты, надеющиеся на трансформацию антимонархической революции в социалистическую. Особо надо отметить широкую поддержку антимонархической революции в Иране со стороны „прогрессивной“, и особенно университетской общественности в Европе и Америке, весьма напоминающие пропалестинские и антиизраильские настроения наших дней. Это привело к тому, что режим шаха утратил поддержку правительств Европы и Америки, в представлении которых бушующие толпы религиозных фанатиков были народом, восставшим против реликта истории-самодержавной монархии. Армия до самого последнего момента была верна Престолу и, видимо, могла бы подавить беспорядки. Однако, у Шаха после неудачного переворота социалиста Моссадек в 1953 году и возвращения на престол с помощью С.Ш.А. развился, комплекс зависимости от С.Ш.А. Шах, как и мы, называл Соединенные Штаты Америки своим „стратегическим партнером“. К тому же, шах был смертельно болен раком и, видимо, этот факт также привел к ослаблению его политической воли. Как объяснял нам наш посол в Тегеране господин Любрани, лично хорошо знавший шаха: „У шаха депрессия. Он больше никому не доверяет, кроме своей жены, утратил волю к сопротивлению и, главное, не хочет уйти из жизни, как человек, проливший кровь собственного народа“. Президент Картер — политический предшественник Обамы и Байдена видел будущее Ирана, как оплот демократии на Ближнем Востоке, а в демонстрантах исторических наследников великой французской революции. Картеру удалось уговорить больного шаха пойти на компромисс: формально передать престол своему несовершеннолетнему сыну, а реальную власть оппозиционеру демократу Шапуру Бахтиару. Результат этих радужных надежд известен: династия Пехлави пала, Бахтиар был свергнут, бежал и в последствии убит. Аятолла Хумейни 02.02 1979 года, сопровождаемый элегантными чернобородыми мужчинами и женщинами, одетыми в черный „чадур“, чей превосходный английский выдавал представителей интеллигенции, получившей образование в лучших университетах Англии и Америки, триумфально вернулся в Тегеран. Исламская революция победила и Ближний Восток начал возвращаться в эпоху средневекового исламского фанатизма. На одном перекладном календаре я видел такой рисунок: листок 31.12. 1978 года был украшен портретом уходящего в историческое небытие шаха Реза Пехлеви, а на листке 1 января был портрет аятоллы Хомейни, однако год 1979 был зачеркнут и исправлен на 1579 год. С того рокового дня прошло 45 лет. Нас окружает средневековье, обладающее самым современным оружием. Поэтому, когда меня недавно спросили: какую дату я считаю переломной в трансформации ближневосточного национализма в религиозный экстремизм, я четко ответил: второе февраля 1979 года.
Могло ли быть иначе? Полагаю, ДА, МОГЛО БЫТЬ ИНАЧЕ. Для этого шах должен был перебороть страх потерять „стратегического партнера“ и дать приказ армии стрелять. При этом, возможно, погибли бы несколько тысяч демонстрантов. (властители в рай не попадают. На все есть своя цена). Президент Картер и западная Европа были бы недовольны, возможно ввели бы санкции. Но престол бы спасен. Ближний Восток жил бы в другой реальности: С большой степенью вероятности не было бы ирано-иракской войны, на которой погибло около миллиона человек с обеих сторон, не было бы Хезболла, не было бы Хамас. Не исключено, что на разумной основе был бы достигнут компромисс с рационально мыслящими палестинцами. Разумеется, История не знает сослагательных наклонений. Однако, факт заключается в том, что из Ирана-аятолл, как из раковой опухоли вышли метастазы по всему Ближнему Востоку, которые в сочетании с самым современным оружием стали реальной угрозой не только Израилю, но и всему цивилизованному миру. (Пример: хуситы)
Мораль сей Истории такова: Если представления и давление „стратегического партнера“ противоречит нашим жизненным интересам конфликт со „стратегическим партнером“ менее опасен, чем коллективное самоубийство.
Правительство Байдена толкает нашу страну на очередное поражение в битве с исламским фашизмом. Если мы не добьём Хамас и Хезболла и пойдем на „временное“ длительное прекращение огня, мы, возможно, получим затишье и, может быть, даже часть оставшихся в живых заложников взамен на освобожденных убийц, но затем мы получим взрыв, такой мощности, который может оказаться для нас смертельным. Объятия нашего стратегического партнера — это медвежьи объятия. Если я сравниваю риск открытой конфронтации с администрацией Байдена, то этот крайне нежелательный конфликт, стратегически менее опасен, чем подчинение диктату из Вашингтона.
Надеюсь, что у тех, кто нами правит и у тех, кто хочет нами править найдется решимость не только сказать НЕТ Байдену, но и делать то, что соответствует нашим национальным интересам.
Стратегически Страна находится на распутье: ЛИБО МЫ ВЫИГРАЕМ ВСЕ, ЛИБО МЫ ВСЕ ПРОИГРАЕМ.
Др. Зеэв Ицхар
Соучредитель Форума за Гражданскую Солидарность.